Список уникальных черт Петербурга впечатляет: это и дельта Невы как главная городская площадь, и редкая графичность и выверенность планировочной геометрии, и беспрецедентное соединение европейского стиля с русским пространственным масштабом, и своё прочтение всех основных архитектурных направлений. Среди всего этого изобилия, которое в той или иной комбинации кое-где всё-таки встречается по миру, есть одна совершенно уникальная архитектурная фишка: колодцы.
«Колодцами» ласково называют дворы, окруженные вплотную домами, а чаще – несколькими флигелями одного и того же здания. У жителей города догадок о возникновении такого архитектурного решения довольно много. Одни утверждают, что дворы раньше использовались в основном как склад для угля и дров. Другие полагают, что такое расположение дома спасало жителей от шквалистого северного ветра. Историки же говорят, что начало строительству таких домов было положено Петром I.
Император, насмотревшись голландской архитектуры, издал указ строить дома сплошными фасадами вдоль красной линии. Однако, с каждым годом земля в Петербурге увеличивалась в цене, и в какой-то момент строительство привычных П и Г-образных зданий стало немыслимым расточительством. Таким, каким в итоге стал Петербург, он обязан алчности владельцев доходных домов, стремившихся максимально плотно застроить участок (о боже, как это знакомо). Вот так и получались эти странные анфилады каменных мешков с рядами длинных жёлтых окон, пристально глядящих друг на друга, с дворами, съёжившимися до размера вентшахты полтора на полтора, и со странно-изломанными клочками неба над немыслимо высокими стенами в пять, а то и в шесть и даже семь этажей (здесь можно расслышать далёкий нервный смех жителей Девяткино).
Интересно, можно ли сказать, что «колодцы» — это самый узнаваемый символ Петербурга?
